ИГОРЬ ПРОНИН

[пронин] [биография] [библиография]

ПОДАРКИ, КОТОРЫЕ НАС ВЫБИРАЮТ

(z-версия)

И все-таки Новый Год приходит неожиданно. Чем еще можно объяснить такую толчею возле магазинов 31-го числа? Народ носится с совершенно полоумными глазами, особенно женщины. Они по случаю мороза нарядились в шубы до пят, и даже немного длиннее, а теперь подметают ими улицу. И вагоны метро, и подножки автобусов. Им наступают на эти шубы, женщины шипят от злости и бессилия: уже 31-е. Опять не успели все купить. Опять надо в этой шубе лезть в универмаг, стоять, потея, в длиннющей очереди и опаздывать, опаздывать. Мужчинам легче, они почти все уже пьяны. Они успели. Но им тоже надо чего-нибудь купить, какую-нибудь рамочку для фотографий, или синтетическое чучело бельчонка, или капельку дряни под видом духов у мужика в красной шапочке. Мужик встал на самом выходе из метро, и всем мешает. Рядом с ящика отпускают всем желающим петарды, иногда проверяют тут же. Предпраздничная суматоха. На дороге, кстати, тоже - мороз. Сейчас такие времена, что мороз означает гололед. Мороз бывает за зиму раз пять, и вот на тебе, на Новый Год пришлось. Двойная неожиданность.

Очень холодно, градусов двадцать пять как минимум. В детстве я не считал, что это так уж опасно. И бабушка так не считала: наденет на внука две пары носков, трое рейтуз - и вперед на санках. Но времена изменились. Двадцать пять в Москве это теперь очень холодно. А может, и все тридцать. Пиво я купил на другом конце города, хотел выпить в метро, но в сумерках не разглядел, что в бутылке один лед. Вообще зимой в ларьках пиво часто замерзает, ночами-то уж точно. Потом оттаивает и его продают, а иногда прямо замороженное впаривают. Разве оттаявшее пиво сохраняет вкусовые качества? Куда же смотрят инспектора всякие? Надо зимой запретить торговлю пивом из палаток. А то у них летом холодильник только для кока-колы, зимой лед в бутылках...

В метро оттаяла примерно половина. Я вылез наружу, протиснулся мимо мужика в красной шапке, отдавил шубу даме, которая зашипела от злости, протолкался в сторону. Пиво конечно сразу же стало замерзать обратно, но и быстро я пить не мог, потому что горло-то не казенное. И нос мерзнет. Но его можно греть дымом, вдыхать ртом, а дым выпускать через нос. Помогает, только утомляет такой цигун довольно быстро. На горлышке лед, он обжигает губы. Сколько еще ждать? Толпа. Молчаливая, кутающаяся, хмурая. Неприятная толпа. Петарды хлопают, и машины урчат. От них прет смог, холодный и вонючий, и очень вредный. Почему в мороз так сильно прет смогом от машин?

Хреновенький мир, неуютный. Надо делать ноги отсюда, перемещаться. Сдвигаться по осям. Пространственные измерения меня мало интересуют, Москва как пространство меня вполне устраивает. Во времени путешествовать не умею, а если бы и умел, не стал бы рисковать: чем плохи эти времена? Бывали хуже, определенно. Но измерений на самом деле куда больше. Вот, например, деньги. Двигаясь по этому измерению, попадаешь в совершенно другой мир. Там вроде все так же, но... Но по-другому. Толпа там есть, но не как данность, а как возможность. И толпа веселая. Там женщины нарядные, не злые, мужики поддатые, забавные. А мороза нет. И замороженного пива в том мире - нет. Я там был, мед-пиво туда-сюда, а потом вот меня сдвинули по денежному измерению. Как попасть домой потерпевшему аварию? Жители этого грязного морозного мира таких гостей не жалуют, по копеечке на возвращение им не скидываются.

Бытие определяет сознание. Ладно, можно и так сказать. Какая разница, как сказать? Я хочу домой, туда, где привык. Где должен жить. Я устал в этой вынужденной эмиграции. И еще мне очень нужно восстановить справедливость. Кое для кого, персонально. Из этого мира никак не получится заняться справедливостью, руки коротки. Тут вообще никакой справедливости нет. Тут кроссовки, в которых кроме моих ног есть еще рваные газеты и целлофановые пакеты, тут бутылка с куском мутного льда, жгущая пальцы сквозь перчатки. Ветер. За углом было бы уютнее, но я не могу оставить пост. Ведь я жду свою летающую тарелку. Фрегат на горизонте. Папу в детском саду. Короче, я жду того, кто отнесет меня домой.

Канун Нового Года диктует свои правила игры. И мне нравится этот стиль: мужик в красном тулупе приносит счастье в мешке. Как-то даже нежно, пронзительно это выглядит. Вот он, мой Дед Мороз, проталкивается мимо мужика с вьетнамскими духами. Я аккуратно ставлю бутылку на парапет, но она падает, потому что перчатка примерзла... Ерунда, никто не заметил. Подумаешь, битое стекло. Новый Год, и этот мир в ближайшие часы окажется загажен с низу доверху. Почти до того мира, куда мне очень надо вернуться. Я иду за Дедом Морозом, извиваюсь между людьми, медленно сокращаю расстояние. Быстрее просто не получается, Дед Мороз рослый и широкоплечий, худощавый, он быстро топает по своим радостным делам, толпа расступается перед ним. Немножечко, но расступается. Мешок он несет под мышкой.

Возле книжного магазина я его обгоняю, зубами стягиваю перчатку. Увеличиваю отрыв метров до десяти, закладываю изящный разворот у бабки с шарфиками и шапочками, и двигаюсь прямо на своего Деда Мороза. Лоб в лоб. Он смотрит куда-то поверх голов, у него крупный, красивый нос. За бородой и бровями мало что еще видно, только этот нос, глаза, устремленные ввысь, и кусочек лба. Безмятежный такой кусочек. Дед Мороз заметил меня, чуть выставил вперед плечо, намекая, что лучше бы мне посторониться. Хода не сбавил, такой уверенный в себе Дед Мороз. Я вытянул из кармана револьвер, на миг прижал его к груди, чтобы он мог рассмотреть игрушку, и мы встретились.

- Все будет хорошо. Просто нужно делиться, - я прижал ствол к его груди, а другой рукой взялся за отворот его полушубка, прикрыл оружие. - Нужно делиться.

Очень важно, чтобы Дед Мороз не сильно занервничал. Я поэтому и не стал к нему сзади подходить, не поленился забежать, показать револьвер. И, конечно, надо было сразу сказать: делиться! Если Дед Мороз подумает, что я хочу отобрать все подарки, то может сделать какую-нибудь глупость. А с половиной подарков в мешке глупости делать трудно. Или с третью? Я так и не решил, сколько ему оставить, отложил на последний момент. Четверть?

- Отойдем, - нас обтекал людской поток, мы ужасно мешали злым женщинам и пьяным мужчинам. - Сюда, к ларьку.

- Делиться и размножаться... - заговорил наконец Дед Мороз и послушно попятился. - Дурак ты.

Мы почти прижались к витрине ларька. Не самое уютное место для нашей беседы, но что поделать. Новый Год. Прохожие смотрели сквозь нас на плеера и радиочасы. Мальчик дотронулся варежкой до красного полушубка, мать дернула его за руку.

- Сколько у тебя пачек?

- Дурак ты, - повторил Дед Мороз. - Просто дурак.

- Да, дедушка, да. Я дурак. Я могу выстрелить, вот до чего я дурак. Сколько пачек?

- Я не считал.

- Посчитай теперь. И побыстрее: холодно все-таки, а кроме меня здесь и другие дураки есть.

Дед Мороз тоскливо покосился на толпу, будто надеялся найти других дураков. Смешной. Но я бы на его месте тоже был смешон. Любой был бы смешон на его месте. Медленно, осторожно он нагнулся, опустил мешок в кашу из снега и песка. Мы присели на корточки, Дед Мороз развязал тесемку.

- Вот сюда перекладывай и считай, - я достал из-за пазухи пакет с верблюдом. Не в масть, но с оленем не нашел. - Я ведь не все забираю, просто поделиться прошу.

- Сам что, считать не умеешь? - усмехнулся Дед Мороз и переложил в пакет первую пачку. - Слушай, если ты сейчас уйдешь, то все обойдется. Никому будет не нужно тебя искать. И даже если ты возьмешь только одну, то...

- Давай, работай! - я ткнул его в грудь стволом, постарался оставить синяк. Но вряд ли, свитер толстый.

- Откуда я знаю, что он не пистонами стреляет? - Дед Мороз переложил еще две пачки.

- Откуда я знаю, что ты сегодня здесь пройдешь?

Он заткнулся. Пачка за пачкой. Десять, двенадцать. Сколько там еще осталось?.. Мне нужно не меньше двадцати. Но можно и больше. Шестнадцать. Топливо для летающей тарелки. Скорее бы на старт. Восемнадцать пачек счастья.

- Может, достаточно? Зачем трупу много?

- Шевелись, дедушка, шевелись. Скоро уже расстанемся.

- Имей в виду, я никуда не пойду с тобой... - Дед Мороз опять кинул взгляд в сторону. Сообразил, что живым его оставлять не с руки. - Двадцать. Достаточно? Ты сказал, что...

- Еще три, - решился я.

Он скинул их в пакет, эти три пачки. Больше не стоило брать, пакет мог не выдержать. Я совсем забыл, какие они тяжелые, эти пачки.

- Ну вот, - я резко встал, убрал револьвер в карман. - Целюсь тебе в брюхо, Дед. Проваливай.

Он ничего не сказал. Быстро завязал тесемку, подхватил обмякший мешок и влился в толпу. Толкнул кого-то плечом, выругался вполголоса. Миг - и его не стало. Я едва успел закурить. Пару раз затянулся, поднял пакет и стартовал. Мир начал меняться.

Сначала потеплело. Потом стало больше улыбок. Потом меня перестали толкать, а в метро детишки запели что-то новогоднее. Я сел, пристроил пакет на коленях и полетел домой еще быстрее. Пьяные покидали вагон, на их место приходили девушки-студентки, показывали друг другу красивые журналы. Мой пакет превратился в рюкзак, кроссовки в весьма приличные зимние ботинки, а затем вагон выскочил из тоннеля, понесся над землей.

Я прошел к бару, устроился на дурацком табурете. Бармен в красной шапочке пожелал мне всего, что полагается и пододвинул стакан. Я спросил еще сигару и отвернулся, уставился в окно на пролетающий внизу город.

- Через час у нас проводы старого года, - профессионально заговорщицки шепнул бармен. - Бесплатный бокал хорошего шампанского. Советую задержаться.

- Задержусь, - кивнул я и взвесил рюкзак.

Маленький, почти пустой. Осталось три или даже две пачки. Интересно, сколько их было в мешке? Кто-то остался без подарка на Новый Год. Подарков меньше, чем желающих их получить, а еще меньше - дарителей. Дедов мать их Морозов. Кому-то всегда не хватает. Заиграл тапер, бар наполнялся людьми. Приятными, веселыми людьми. Мы теперь никуда не летели, бар утвердился на боку проткнувшей облака башни.

Рядом на табурет уселся Дед Мороз. Он подмигнул бармену, меня ткнул в плечо.

- С наступающим!

- С наступающим, - согласился я.

- Немного рановато... Но потом будет слишком суетно, так что позволь вручить тебе подарок прямо сейчас!

- Постой. Вот, - я отдал ему кожаную сумочку, которой обернулся рюкзак. - Это мой тебе подарок.

- Не по правилам! - погрозил мне пальцем Дед Мороз. - Но уж ладно, для внученьки возьму. Попросить чего-то хочешь?

- Да, сделай мне еще один подарочек.

Я вытащил портмоне, отыскал смятую фотографию полного улыбающегося мужчины. На обороте давным-давно были написаны несколько слов. Да восторжествует справедливость.

- Говорят, под Новый Год что ни пожелается... - пробурчал Дед Мороз, пряча фотографию и сумку где-то в глубине полушубка. - А теперь шампанского?

- Рано еще, - вздохнул бармен.

- Сделай для нас исключение! - Дед отклеил усы.

- Только для вас.

Мы взяли бокалы и, не сговариваясь, сплели руки. Пусть мы и перешли на ты несколько раньше, не мешало закрепить этот факт официально. Я не люблю шампанского, но это был чудесный напиток. Пузырьки разбежались по моим венам, и каждый нес крошечную смерть. Так, по крошке, я и начал умирать. На этот Новый Год я получил уже два подарка. Третий впереди.

- А стоило? - Дед Мороз смотрел через окно вниз. - Неужели там так уж скверно?

- Домой хотелось...

Я цеплялся пальцами за край стойки, но уже почти не чувствовал их. Существует множество измерений, по которым люди могут путешествовать. Одно из них - жизнь и смерть. Не два, а одно. И я не видел смысла в откладывании этого путешествия на несколько лет, проведя их на морозных грязных улицах, среди злых людей. Дед Мороз пристроил белые усы на место, разгладил их, глядя в услужливо поднесенное барменом зеркало.

- Дело твое, - пробурчал он. - Ну, пиши письма.

- Вряд ли...

Я уже ничего не видел, но чувствовал, как меня клали в красный мешок Деда Мороза. Все на свете может быть подарком, надо только знать, кому его вручить. Тапер наигрывал чарльстон, под него и я полетел сквозь длинный черный тоннель. Скоро опять будем дома.

[пронин] [биография] [библиография]